bookmate game
Константин Паустовский

Повесть о жизни. Книга 6. Книга скитаний

  • Oleg Dobroshtanhar citeretfor 3 år siden
    Так сам по себе получил силу закон — не печатать вещей, не дав им отстояться, пока не осядет, как в растворе, осадок, а влага не заиграет своей кристаллической чистотой. Этот элементарный закон подтверждался опытом многих писателей.
  • Dmitrii Kuzinhar citeretfor 4 år siden
    Дело в том, что каждая написанная книга является как бы ядром некоей отбушевавшей в человеке туманности, звездой, которая родилась из этой туманности и приобретает свой собственный свет.
    Может быть, только одну сотую нашей жизни мы вводим в тесные рамки наших книг, а девяносто девять сотых остаются вне книг и сохраняются только в нашей памяти бесплодным, но, несмотря на это, все же значительным и драгоценным грузом
  • Dmitrii Kuzinhar citeretfor 4 år siden
    Впервые в жизни я ехал «за материалом» для книги. Я был тогда еще настолько наивным писателем, что это обстоятельство наполняло меня даже некоторой гордостью. Но очень скоро я понял, что никогда не следует нарочито искать материал и вести себя как сторонний наблюдатель, а нужно и в пути и во всех местах, куда ты попадаешь, просто жить, не стараясь обязательно все запомнить.
    Только в этом случае ты остаешься самим собой и впечатления войдут в тебя непосредственно, свободно и без всякой предварительной их оценки, — без постоянной мысли о том, что может пригодиться для книги, а что не может, что важно и что не важно.
  • Anna I. Naumovahar citeretfor 2 år siden
    Как-то я сидел таким утром в столовой и дописывал рассказ «Этикетки для колониальных товаров». Неожиданно вошел Бабель. Я быстро прикрыл исписанные листки газетой, но Бабель подсел к моему столику, спокойно отодвинул газету и сказал:
    — А ну, давайте! Я же любопытен до безобразия.
    Он взял рукопись, близоруко поднес к глазам и прочел вслух первую фразу: «Вам, между прочим, не кажется, что этот закат освещает отдаленные горы, как лампа?»
    Когда он читал, у меня от смущения похолодела голова.
    — Это Батум? — спросил Бабель. — Да, конечно, милый Батум. Раздавленные мандарины на булыжнике и хриплое пение водосточных труб… Это у вас есть? Или будет?
    Этого у меня в рассказе не было, но я от смущения сказал, что будет.
    Бабель собрал в уголках глаз множество мелких морщинок и весело посмотрел на меня.
    — Будет? — переспросил он. — Напрасно.
    Я растерялся.
    — Напрасно! — повторил он. — По-моему, в таком деле не стоит доверять чужому глазу. У вас свой глаз. Я ему верю и потому не позаимствую у вас ни запятой. Зачем вам рассказы с чужим привкусом. Мы слишком любим привкусы, особенно западные. У вас привкус Конрада[6], у меня — Мопассана. Но мы ведь не Конрады и не Мопассаны. Да, кстати, в первой фразе у вас три лишних слова.
    — Какие? — спросил я. — Покажите!
    Бабель вынул карандаш и твердо вычеркнул слова: «между прочим», «этот» (закат) и «отдаленные» (горы). После этого он снова прочел исправленную первую фразу: «Вам не кажется, что закат освещает горы, как лампа?»
    — Так лучше?
    — Лучше.
  • Anna I. Naumovahar citeretfor 2 år siden
    На паперти отца Петра ждал костистый крестьянин Никифор — отец Луши.
    — За Лушу сватается жених самостоятельный, — сказал он, не глядя на отца Петра. — Благословите сыграть свадьбу, батюшка.
    — А кто таков? — спросил отец Петр. Он устал, и руки у него, когда он снимал епитрахиль, сильно тряслись.
    — Портной из Сторожилова.
    — Молод.
    — Да так… годов пятьдесят, не боле.
    — Человек-то хороший?
    — А шут его знает. Обыкновенный. Закладывает маленько. А вот лицом вроде не вышел. Рябой. Да не квас же Лукерье пить с его ряшки. Правда, вдовец. Двое ребят на шее.
    — Полюбовно выходит?
    — Да Господи! — вскричал Никифор. — Мне-то, сам понимаешь, жалко ее портить. Одно соображение, — при заработке он. Государственный портной. Моя старуха прямо Лукерью зубами грызет: выходи да выходи. Она у меня знаешь какая, старуха. Зрак у нее завидный на все.
    — Да уж знаю, — вяло согласился отец Петр. — Дело ваше, родительское.
    Мы спустились с паперти. Отец Петр брел, опираясь на посошок.
    Снова вдали в темном облаке мигнул бледный свет.
    — Как вы думаете, — спросил я отца Петра, — Луша любит его или нет?
    — Какое там — любит! — с сердцем ответил отец Петр. — Да все равно, пора выходить. Дело крестьянское.
  • Lera Petrosyanhar citeretfor 2 år siden
    Этот случай с переименованиями свидетельствует об отсутствии первичной культуры, пренебрежении к народу, к стране и, конечно, об отсутствии выдумки и воображения.
  • Lera Petrosyanhar citeretfor 2 år siden
    В Москву я вернулся с сожалением, понимая, что после стольких поездок я уже пропал и долго усидеть на одном месте никогда, быть может до конца жизни, уже не смогу. Так оно и случилось.
  • Lera Petrosyanhar citeretfor 2 år siden
    Бессильное сожаление о том, что мы могли бы сделать и чего мы не сделали по лености, по нашему удивительному умению убивать время на малые житейские необходимости и заботы, приходит к нам, как правило, слишком поздно.
  • Lera Petrosyanhar citeretfor 2 år siden
    Люди часто несправедливы не только по отношению к себе подобным, но и к явлениям природы, в частности к морям.
  • Lera Petrosyanhar citeretfor 2 år siden
    Настоящий Урал я увидел, когда поехал на несколько дней в Соликамск.
fb2epub
Træk og slip dine filer (ikke mere end 5 ad gangen)