Валерий Дымшиц

Комментируя реплику моей коллеги Н. К., написал: «В Венеции повсеместно каналы, и самый большой из них называется Большой канал». Я бы хотел все свои заметки писать таким языком и стилем, но получается не всегда

Здесь нет кленов, поэтому цвета осени небогаты, из алого — только плющ.

Каракатиц ловят на свет. Сюжет для проповеди или басни.

Огромное немецкое готическое распятие в доминиканском соборе Кьоджи наделено той мерой бешенства, которое никогда не было доступно итальянскому искусству.

Баклан ныряет совершенно как человек: ссутулит плечи, выгнет шею и — бульк головой вперед. Вынырнув, он начинает по-собачьи и несколько брезгливо отряхиваться, дескать, вода мокрая и холодная. Психологические особенности этой птицы, проводящей полжизни в воде, мне совершенно непонятны.

Настоящая готика — хищная и рациональная, как миноносец, — не коснулась Венеции, да и не была ей нужна. Венецианская готика — пламенеющая или, как теперь стали писать, интернациональная — это изнеженная готика понарошку, декадентские игры раннего Ренессанса.

В Венеции — только сейчас сообразил — нет неоновых вывесок.

Когда мы с Соней подошли к стойке, я спросил спритц с кампари.
— С белым сухим или с просекко?
— С белым сухим.
И был одобрен кивком головы.

Пино гриджо еще лучше. Потому что просекко все-таки прикидывается шампанским, хотя в душе лимонад, а пино гриджо ничем не прикидывается.

Перед Падуей переезжаешь Бренту, текущую с такой среднерусской ленью, как будто она не Брента, а какая-нибудь Клязьма.