Цементный сад

– Девочкам можно носить джинсы, и рубашки, и ботинки, и коротко стричься, потому что мальчиком быть хорошо. Если девочка выглядит как мальчик, она как будто поднимается на ступеньку выше.

Снова долгая тишина. Затем мы услышали рев мотора – и автомобиль исчез, пронзительно взвизгнув шинами. Джули задернула занавески, подошла к нам, села рядом со Сью, взяла ее за другую руку. Так мы сидели втроем на краю кровати. Долго никто не произносил ни слова. А потом, словно проснувшись, мы начали шепотом говорить о маме. Мы говорили о ее болезни, и о том, как несли ее по ступенькам вниз, и о том, как Том пытался забраться к ней в постель. Я напомнил о том, как мы остались одни на весь день и дрались подушками. Оказалось, что Сью и Джули совершенно об этом забыли. Мы вспоминали поездку за город – давным-давно, еще до рождения Тома, – и спрашивали себя, что сказала бы мама о Дереке. Все сошлись на том, что она бы его и на порог не пустила. Мы не чувствовали горя – лишь какое-то благоговение. Если кто-то начинал говорить громко, остальные на него шикали. Мы говорили о том, как праздновали мой день рождения у маминой постели и как Джули сделала стойку на руках. Уговорили ее сделать то же самое еще раз. Она отбросила в сторону одежду, валявшуюся на полу, и перевернулась вверх тормашками, стрелой вытянув к потолку стройные, загорелые, чуть дрожащие от напряжения ноги. Мы со Сью тихо захлопали. Снаружи послышался шум двух или трех машин, хлопанье дверей, торопливые шаги нескольких человек. Этот шум разбудил Тома. Сквозь щель занавесок пробился мерцающий голубой свет и образовал на стене вращающееся колесо. Том сел и, моргая, уставился на нас.

Странно, – говорила Джули. – У меня совсем пропало чувство времени. Кажется, мы всегда жили так, как сейчас. Даже не могу припомнить, как все было, когда мама была жива. И не могу себе представить, как что-то меняется. Все кажется таким вечным, таким неподвижным, что я уже ничего не боюсь.

Мне кажется, что я по-настоящему живу, только когда спускаюсь в подвал. А все остальное – как сон. Проходят дни, недели, а я их и не замечаю. Спроси меня, что было три дня назад, и я не смогу ответить.

Том потянул на себя угол простыни, снова перекатился на бок и, не закрывая глаз, сунул палец в рот. Я сунул себе под спину подушку. Мне здесь нравилось. Все, что я только что услышал, казалось неважным. Хорошо бы, думал я, поднять бортик и просидеть так всю ночь. В последний раз, когда я спал в этой кроватке, все у нас было в порядке. Когда мне было четыре года и я верил, что это мама придумывает и показывает мне по ночам сны. А если спрашивает, что мне снилось, то только для того, чтобы проверить, правду ли я скажу. Кроватка отошла Сью гораздо раньше, когда мне было два года, но сейчас я чувствовал в ней что-то очень знакомое: влажный солоноватый запах, расположение прутьев, сонное удовольствие уютной темницы. Шло время. Том закрывал и снова открывал глаза, палец его скользнул глубже в рот. Но мне еще не хотелось, чтобы он засыпал.

Как бы мне хотелось прочитать, что ты пишешь о маме! Только о маме, больше ничего. Можешь сама мне прочесть, если хочешь.

Внизу завопило радио: «Если соберешься к морю, крошка, по дороге мимо моего окошка…» Я поморщился, не сводя скорбного взгляда с сестры.

– Ты ничего не поймешь.

– Почему?

– Потому что ты никогда ее не понимал, – быстро проговорила Сью. – И всегда ужасно с ней обращался.

– Неправда! – громко сказал я, а затем повторил еще раз, потише: – Неправда.

Сью сидела на кровати, положив одну руку на подушку.

– Ты никогда не делал того, что она просила, – заговорила она, скорбно глядя перед собой. – Никогда ей не помогал. Ты вообще никогда не интересовался ничем, кроме себя. И тогда, и сейчас.

– Если бы я ее совсем не любил, – возразил я, – сейчас она бы мне не снилась, как ты думаешь?

– Ты видел сон не о ней, а о самом себе, – ответила Сью. – И мой дневник тебе нужен, чтобы почитать о себе.

Если машины – игрушки, тогда и все, что можно купить за деньги, – просто игрушки!

шей споры в монстра. Интересно, думал я, стал бы он заботиться о чистоте или интересоваться мировой литературой, если бы его корабль никуда не летел – просто висел бы в космосе, неподвижно, день за днем?

. И пусть даже мне не хватит двух фунтов – по крайней мере, появится что-то, чего можно хотеть, чем можно занять мысли.

Я перекатился на спину, и Джули, все еще смеясь, оседлала меня, взяла мой член и направила его в себя.